«ВСТРЕЧИ С РЕКОНЬЮ»: ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ДИМИТРИЯ МИХАЙЛОВА
2004 г. – ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ЭПИЛОГ
От первой Литургии в Рекони до времени написания этих строк прошел год. Приводя в порядок огромные накопившиеся архивы, монтируя фильмы, готовя к публикации тексты, я еще раз прошел все свои дороги и еще раз могу поблагодарить Бога, за то, что дал мне это счастье.
На этом можно было бы и закончить. Но поскольку я так откровенно рассказывал до сих пор, позвольте так же откровенно высказаться и здесь. Поделюсь теми уроками, которые усвоил. Конечно, теперь и мне самому видно, насколько страсти поглощают и уничтожают благодать, но еще больше видно, насколько благодать «живуча», и до конца не видна. Кто-то правильно сказал, что жизнь души – тайна от нас самих. Перелистывая походные дневники, я удивлялся, насколько неправильно человек понимает те возможности, которые дарует ему Господь. А Господь видит это, и все-таки милует, дарит. Наверное, так всегда относится отец к детям, рассчитывает, что потом поймут.
Фото (\Реконь 1\ВР Веб\Z - foto - Эпилог\FOTO 48.jpg) (справа)
Фото (\Реконь 1\ВР Веб\Z - foto - Эпилог\023.jpg) (справа)
Мне очень хотелось как-то понять, насколько все это было нужно тем, ради кого начиналось – ведь первое благословениея получал для поиска маршрута «Витязям».
Недавно мы вместе с одной сестрой во Христе смотрели фильм «Реконские рассказы». Досмотрели до описания боев за Реконь и гибели множества русских и немцев в этих болотах, и она воскликнула: «Так вот кому вы поставили крест на скиту!» И я подумал, что она права. Это пример того, как мы делаем поступок, смысл которого ускользает от ума, но сердце подсказывает, что он должен быть совершен. С этим чувством я готовил материалы по Рекони. Пусть эта память послужит еще кому-нибудь. Пусть она сохранится. Простите, если что-то не удалось.
Есть еще одно основание считать, что все это прожито и пройдено не зря. По совету о. Серафима я сдал реконские материалы в архив нашей Александро-Невской Лавры. Когда мы с иеродиаконом Онуфрием представляли их наместнику Лавры, я попросил его благословить кого-то из иеромонахов исповедовать Алексея Ивановича Ершова.
Наверное, к совершению самых важных вещей в жизни вполне приложимо правило: либо легко, либо никак. Снова на короткое время сложилась масса больших и малых случайностей, возникли и совпали желания и возможности нескольких людей – и вот, наконец, после долгой беседы о. Вениамин читает над Алексеем Ивановичем разрешительную молитву. А потом впервые после перерыва длиной в целую жизнь, причащает его Святых Христовых Тайн.
Удивительно и радостно: в далеком детстве его причащал последний реконский монах – и вот на склоне лет Господь посылает ему Свою милость через монаха Лавры.
А потом о.Вениамин, случайно узнав, что квартира не освящена, весело спрашивает: «Так, может быть, теперь и освятим?» Он читает чин освящения, и мы с Алексеем Ивановичем слушаем так свежо и радостно звучащие сейчас евангельские слова: «Ныне пришло спасение дому сему».
Много важного не вошло ни в какие записи. Промелькнув, осталось в памяти отрывком фразы, взглядом, жестом. Но эти обрывки кажутся мне иногда самым ценным. Как говорят про образование: это то, что остается, когда все выученное забыто.
Фото (\Реконь 1\ВР Веб\Z - foto - Эпилог\Ершов 4.jpg) (справа)
- Как Вы думаете, есть надежда на возрождение монастыря? - спрашивает Алексей Иванович. Уже поздно. Мы сидим усталые. Он приехал с дачи, умаялся за день. Я тоже приехал в Кириши из Питера под вечер, привез копии фильма. Глаза слипаются, надо спать, завтра рано вставать на обратный поезд. Что ему сказать? Ну, начались какие-то шевеления, но монахов-то нет. Я пожимаю плечами.
- А ведь монахи сами виноваты, - неожиданно продолжает собеседник. – Это ведь Господь наказал, что попустил Реконь разорить. Если бы нормально жили, разве бы Он такое допустил. Крепко мы виноваты перед Богом…
Я вспоминаю мелькавшие в рассказах иронические замечания по поводу реконской братии и решаю расставить точки над «и»:
- Вы имеете в виду, что жили монахи скверно? А Иннокентий правда жену имел? – Мне и правда интересно. Вспоминается, как после этого сообщения Серега сказал, что мы этот эпизод снимать не будем. А Маша объясняла, что старик просто не понимает, что такое тайное монашество – это же келейница, понимаешь, ну как у старцев. А мирские люди видят все по-своему.
- Да у нее на руках он и умер. Его за это Нифонт костерил будь здоров. Нифонт духовник был у братии, очень был этим недоволен.
- А мужики как относились?
- Ну как, да никак. Уважали Иннокентия, он хороший человек был. Грамотный, справедливый.
Разговор угасает. Зря я спросил. Меня посещает странная мысль, что для меня весь этот запутанный, изобилующий приключениями путь длиной в несколько лет от первого разговора про Реконь в Чесме за чаем с дьяконом Алексеем Шишовым до нынешнего чаепития в киришской квартире Алексея Ивановича имеет смысл, только отнесенный к недавней исповеди и Причащению Ершова, а вовсе не к возрождению монастыря.
Мне хочется спросить Алексея Ивановича о чем-то другом, что никак не умещается в слова. Мысленно перебираю имена и прикасаюсь к неясным образам реконских монахов: непредсказуемый жизнерадостный Амфилохий, строгий и властный Даниил, хозяйственный и общительный Иннокентий, немногословный и сосредоточенный Нифонт… Такими ли вы были? Мне ли судить вас?
Так вышло, что я пришел в Реконь тогда, когда Николай Яковлев уже сдал в печать свою последнюю работу о ней. Детально описав историю и архитектуру, он смело вступил с тем же научным инструментарием на незнакомую территорию духовной жизни. Хирургический скальпель анализа быстро отсек недокументированный фольклор, потом пошли под нож художественные навороты житийной литературы, а дальше пришлось резать уже по-живому, поскольку в архиве нашелся компромат столетней давности, одно частное письмо, автор которого сетует, что старец «не совсем святой», поскольку пьет вино, а тихвинский архимандрит замечает, касаясь этой темы, что местные жители, несмотря на это, не теряют к его святости уважения. Вдобавок в Духовном завещании говорится, что он вовсе и не монах, а простой мирянин. Самого Николая, вероятно, радовала научная объективность, а я вот ходил хмурый несколько дней по прочтении его труда. Было обидно то ли за Амфилохия, то ли за свои разбитые розовые очки.
Разрешилось все одной неожиданной встречей у киоска Оптиной, где я просматривал новую книгу про о. Серафима Вырицкого. Стоявшая рядом женщина, скользнув по книге взглядом, бросила мне: «Чепуха это, никакой он не старец. У нас в Вырице родня, они его знали, так он сам выпивать любил». Я не стал обсуждать и спорить, старец он или нет, но внутри что-то прояснилось. Да, прав о. Антоний Сурожский, говоря, что бывают люди-мухи и люди-пчелы, в зависимости от предпочтений что собирать и куда садиться. Надо успеть уйти из Рекони до того как начнешь писать статьи, которые впору нести на кафедру научного атеизма. Николай просто не успел уйти. Как в «Золушке».
И вот за этим чаем у Ершова я неожиданно почувствовал, что пора прощаться с Реконью.
А ведь такие архивы накопились, ну все есть – видео, аудио, фото, тексты. Хочешь кино снимай, хочешь книги пиши, хочешь паломников води или лекторий устраивай (и такое предлагали). Но надо «закругляться». Наверное, неслучайно остались без последствий попытки «раскопать» юность Амфилохия. Господь не дает знать больше, чем может воспринять человек, а самочинное познание исчерпывающе описано в Библии – там, где про грехопадение.
Может быть, поэтому я не могу сформулировать свой вопрос и мы просто молча пьем чай.
Вспоминаю другое чаепитие, когда вместе с ним искали Старцеву сопку и в Обречихе в доме родных его жены пожилая женщина сказала, что мать заповедала ей поминать отца Амфилохия и отца Иннокентия. Разве она меньше Ершова знала про Иннокентия? Разве она перестанет поминать Амфилохия, если прочитает статью Яковлева? Эта пожилая женщина в каком-то духовном родстве, к которому я не принадлежу, а вот заозерские мужики принадлежат ему, и Ершов принадлежит: как-то умещают в себе эти люди жестокую правду жизни и искреннее, почти детское благоговение перед самыми малыми искрами святости. Мы словно представители разных цивилизаций, и я остро ощущаю, что беру из их опыта не самое главное, и не самое ценное, а лишь то, что могу воспринять.
Фото (\Реконь 1\ВР Веб\Z - foto - Эпилог\У Ершова.jpg) (справа) Прогулка в прошлое заканчивается. Мы встаем перед иконами и портретом Амфилохия на стеклянной двери серванта. Хозяин негромко читает Отче наш и, помолчав, присоединяет несколько с чувством высказанных просьб: «Прости нас, Господи. Прости нас, Царица Небесная. Прости нас, Пресвятая Богородица».