Свято-Троицкая Реконская пустынь 

«ВСТРЕЧИ С РЕКОНЬЮ»: ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ДИМИТРИЯ МИХАЙЛОВА

 

2000 г.  – РЕКОНСКИЕ РАССКАЗЫ

 

            Меж болотных стволов красовался восток огнеликий.

            Вот наступит октябрь, и покажутся вдруг журавли.

            И разбудят меня, позовут журавлиные клики,

            Над моим чердаком, над болотом забытым вдали.

            Широко по Руси предназначенный срок увяданья

            Возвещают они, как сказания древних страниц.

            Все, что есть на душе, до конца выражает рыданье

            И высокий полет этих гордых прославленных птиц. 

 

Рассказав о том, как случилось, что мы встретились с Алексеем Ивановичем Ершовым, я передаю слово ему.

 

Фото (\Реконь 1\ВР Веб\E - foto - Реконские рассказы\Ершов 15.jpg) (справа) Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Я помню службу одну когда причащался там, в соборе.

- Это когда было? Пасха?

- Да, Пасха.

- Маленький?

- Крестная на руках еще держала. Мне чайную ложку чего-то такого влили в рот, а потом еще и кипятку, да и горячий кипяток-то... А потом бархатной этой... обтерли.

- Нифонт причащал?

- Да. Там кто-то ходил еще с ним мне ... (показывает вытирание губ)

 

Фото (\Реконь 1\ВР Веб\E - foto - Реконские рассказы\01.jpg) (справа) Семья Ершовых переселилась в Реконь  в 1930 году из-под Будогощи. Алексею Ивановичу было тогда 2 года.

Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

            - До 1930 года наша семья проживала в Киришском районе, деревня Малая Новинка, это рядом с деревнями Ставрово и Горятино. 30-й год шла коллективизация повсеместно. А в Рекони, когда развалилась коммуна, образовалась свободная земля сельскохозяйственная. И вот власти провели вербовку. И малоземельных крестьян, по их желанию, перевезли в Реконь, в бывший монастырь. Это было летом в 30 году. Когда мы туда приехали, там монахов уже совершенно не было, оставался только священник один, отец Нифонт. Колхоз назвали, согласно поветрию, "Безбожник"

 

Они были частью второй волны переселенцев, призванных на место разбежавшейся коммуны, так и не сумевшей воплотить в жизнь слова партийного гимна "кто был ничем, тот станет всем".

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- А потом чего? Собрали, кого собирали - ставка-то была "кто был ничем тот станет всем". Если он не хотел работать, так он и там остался тоже... коммуна эта разбежалась потом. Вот собрали с окрестных деревней собрали желающих переселиться туда. А ведь и чего не ехать-то было?

 

Впрочем и вторая волна состояла явно не из трудолюбцев, и когда к осени выяснилось, что урожай пойдет под снег, а председатель под суд, пришлось срочно объединиться с соседним заозерским  колхозом "Сталинец". Так дважды опозорилась в Рекони новая власть, не сумев использовать мелиорированную, ухоженную и намоленную землю, на которой кочан капусты вырастал по пуду и вообще были урожаи, фантастические для местных  жителей..

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Такое хозяйство было в этом монастыре... ведь там такие скотные дворы были... ну все: земля обихоженная, урожаи такие, что никому в деревне и не снилось... если кочан капусты вырастал по пуду, так что там говорить. Ну, люди съехались, но работать надо было. А собрались тоже кто искал где полегче да получше. И доработались, что урожай под снег надо оставлять. Ну а председателю же отвечать надо… Они чтобы уйти от ответственности, решили объединиться с соседней деревней Заозерье и вот согласовали... А Заозерье тоже мужики были... ну как сказать все... плотные крестьяне настоящие. Они согласились, чего такие земли не взять, это 86 гектаров пахоты было. И стали вот Заозерье-Реконь одним колхозом.  Это еще до войны, а уж после многие уехали. Война прошла, так мужиков перебили. Ну все равно оставалась бригада эта - колхоз "Сталинец" назывался.

А мы там, отец... в общем, родители мои прожили до 60 года.

Там уж осталось... три семьи осталось. Ну так же в колхозе том - в основном пасли молодняк, стадо колхоза нетели. Там сено косили на них, и пасли там их, и они там и содержались, потому что дворы там все еще монастырские были. Ну а в 60 году что ... дом наш, в котором мы жили, его увезли в Неболчи. Из него больницу построили там в Неболчах, и сейчас больница эта стоит. А семью нашу, отца с матерью - вывезли в Тальцы. На станцию Тальцы, там дали им жилье.  Так... С тех пор там никого.

 

К этому времени уже умер наладивший крепкое монастырское хозяйство последний настоятель Рекони архимандрит Иннокентий, но жив был и вел службы последний реконский монах отец Нифонт. Невысокий сухонький старичок, приветливый, немногословный, он доживал свой век в келье под колокольней, смиряясь со всем, что посылал Господь. Пока можно было, служил в храме. Когда сельсовет опечатал храм, ходил по домам, совершал требы. Его уважали за это тихое мужество все без исключения. На его длинных по-монашески службах в храме было тесно от собравшихся издалека окрестных жителей.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- И службу помните?

- Да, службу помню. И помню крестный ход с этими… с хоругвями вокруг церкви.

- Хоругви стояли где?

- А по бокам.

- Где икона Троицы?

- Да, да. Мне было тогда может четыре года, может пять. Нет, пяти не было.

- А отец с матерью причащались, ходили в церковь?

- Да, да. Все ходили. С Заозерья, было, придут, из Зобище придут, полную церковь набиралось.

- А семья жены жила в Зобище?

- Да, в Зобище.

- В том самом доме?

- Да.

- И тоже верующие, тоже ходили в Реконь?

- Да. Тогда неверующих единицы были. Но вот откуда они вдруг в такую массу появились?

- То-то и удивительно…

 

Все так же великолепен был монастырский сад, аккуратные дорожки, белые стены ограды. Все так же сияли в люстре разноцветные масляные лампадки. Электричество так никогда и не пришло в Реконь до самого запустения. В соборе за правым клиросом все еще висела уже мало кем почитаемая знаменитая чудотворная икона Троицы. Народ больше любил новые иконы, в пышных ризах и красивых киотах.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- А икона Троицы, которая была в церкви, она там была, когда вы там поселились, или не было?

- Была еще.

- Она где была, в соборе?

- В соборе.

- Вот здесь вот, с правой стороны, за правым клиросом?

- Да, да, да.

- А какая она была, икона Троицы, покажите, пожалуйста.

- Вот такая вот примерно (показывает на столе)

- И там Троица на что похожа, какая по иконографии?

- Этого не помню.

- Ну, три Ангела...

- Да. Дерево там...

- Дерево?

- И только три Ангела?

- Ну вот не помню.

- Темная?

- Да, темная.

- Темная, старая.

- Старая, рублевская...

- В окладе?

- Нет.

- В киоте?

- Нет.

- На стенке?

- Да.

- И народ ее как-то почитал особенно?

- Я бы не сказал... Почитали больше которые красивые были, эта так вид-то...

 

А  на Пасху маленький Алеша звонил с ребятами на колокольне.

Могучий полиелейный колокол ему было и не качнуть.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- А большой один колокол был, ой, гудел.... Далеко слышно было.

- Большой внизу висел?

- Нет, на третьем этаже.

- На третьем ярусе?

- Да, да.

- А внизу висели маленькие?

- Внизу один только на втором этаже висел, и то от часов колокол, и он был с трещиной, дребезжал.

- А где были часы?

- Часы были между вторым и третьим этажом.

- Выходили на внешний фасад?

- Выходили на церковь.

- Большие?

- Большие часы.

- И каждый час били?

- Ну, мы уже были, когда они испорченные были.

- А кроме Вас там еще звонили?

- А как же, молодые ребята лет 18-20. Большой-то колокол мне и не качнуть было. Здоровому сильному надо было, а то и вдвоем раскачивали. Такой мощный был. Я забыл, сколько он пудов весил.

Когда сбрасывали, так он в проем-то не вошел. Разбивали кирпич с обеих сторон.

 

            Тихо ответили жители, тихо проехал обоз,

            Купол церковной обители яркой травою порос.

            Тина теперь да болотина там, где купаться любил...

            Тихая моя родина, я ничего не забыл.

 

Ершовых отец Нифонт выделил среди других переселенцев с самого начала. Им дали две комнаты на первом этаже бывшего келейного корпуса, где была и монашеская трапезная. Вскоре после поселения глава семейства по совету жены обратился к старому священнику с необычной просьбой. Он просил растолковать свой сон, внезапно превратившийся в явь.

Во сне старец Амфилохий подал ему ласточкино гнездо и велел положить на божницу, а утром хозяин дома, идя по делам, наткнулся на лежавшее на дорожке, ведущей к собору, ласточкино гнездо и вспомнил свой давешний сон.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- А когда поселялись, я правильно помню, что отец к нему пошел с этим вот сном?

- Да. Ну вот он спросил... что вот отец Нифонт, как вот... такое мне? Вот он говорит, что...

- А сон-то расскажите, что бы уж сразу вместе.

- Ну, отец, в общем, проснулся утром и говорит: мать, а что такое мне приснилось, приснился, говорит, старец. А это я не знаю, видел он его или нет, старца... Да нет, он 1886 года рождения, так что не видел.

Старец, говорит, приснился. Но он рассказал тогда, когда нашел гнездо. Утром пошел, и гнездо нашел, и вспомнил сон-то.

- На дорожке, которая здесь?

- Да, да. Старца, говорит, повстречал, и он мне дает это гнездышко, принеси домой и положи на божницу. Что такое?

- И сон кончился?

- Да. А Нифонт и говорит ему: благословил вас.

- А как он узнал Амфилохия, по портрету?

- Да. Слух был и портрет был.

- А портрет висел у Нифонта в келье?

- Да. Вот он когда икону принес - и портрет принес. У нас вот этот портрет во второй комнате...

- Которая выходила на забор?

- Да.

 

Немногословный монах не стал объяснять, как много значит это благословение, но стал явно выделять семью Ершовых, заходил в гости, парился вместе с отцом Алексея Ивановича в бане.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- С отцом они дружили?

- Ну как... хорошие отношения были. Придет откуда-нибудь, еще холодно, остывши, зимой или осенью, приходил: Марфа Михална, можно тут самоварчик? - как же нет? Сама согреет, чай попьют, поест...

- Наверное, не случайно он икону передал и портрет? Ведь много было людей в округе...

- Не знаю... видимо, симпатия была...

           

Маленькому Алеше доводилось бывать в его келье, относя отцу Нифонту нехитрые домашние гостинцы.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- А Вас мама посылала к о. Нифонту?

- Посылала. Когда в воскресенье чего испечем, так - снеси пару пирожков ему. Когда кусок мяса небольшой, зарежем когда там теленка или овцу… Так... к празднику.

 

            На епархиальном собрании в Тихвине священникам сказали, что началось гонение, и им надо быть готовым ко всему. В середине тридцатых это не требовало комментариев. Вернувшись в Реконь, отец Нифонт зашел к Ершовым с необычной просьбой. Просил принять на хранение портрет старца и икону «Знамение» со скита.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Там кто-то в общем, высокий чин церковный присутствовал. И говорил, что, говорит: "Идет гонение... гонение идет на Церковь и на священнослужителей, что будьте ко всему готовы". Вот он пришел оттуда… сидит и говорит.. "Да-а..." Ну, как сказать, любил он, конечно, выпить маленько... Ну я об этом упоминал уже. Бог простит, не надо об этом.

- Почему не надо?

- Ну, тоже человек...

- Человеческое все.

- Да. Ну, выпил маленько и говорит: "Так и так, меня, наверное, тоже скоро арестуют". И говорит матери: "Марфа Михайловна, я принесу Вам икону". Вот и рассказывает, что "приснился мне сон: старец приходит и говорит: Сходи на скит, возьми там в этой часовне икона" - "Какую икону? Я, - говорит, - не знаю". - "А, - говорит, - она сама тебе покажется".

Ну, говорит, я зашел, а она на меня смотрит. А икона, действительно такая: вот где ни находишься, а она все время на тебя смотрит. Видимо, письмо хорошее. А может, и действительно Святая сила в ней содержится.

Ну вот... В один прекрасный день приносит завернутую икону эту в тряпочку чистую... «Икона, а это, - говорит, - портрет старца, пусть он здесь, с иконой, будет». Вот так.

            - И икона и портрет были там, да?

- Икона в том углу (показ на плане Рекони)

- Покажите какого размера икона руками.

- Как лист. А портрет меньше.

- На портрете он сидит в монашеской одежде?

Фото (\Реконь 1\ВР Веб\E - foto - Реконские рассказы\051.jpg) (справа)

- Да, да, да... И так вот руки на коленях сложены. Это литография... вот с этого портрета. Написано маслом.

- А икона была на дереве?

- Икона икона она рамка обтянута холстиной.

- Вот та икона, которая на кресте на скиту сейчас стоит, она такая же?

- Такая, но маленько там чуть не точно... Там тоже на иконе кресло как тоже ... закрыто... покровом каким-то таким... никаких украшений... в красном цвете...

- Икона висела в углу... она там была одна или там было много икон?

- Нет, там еще было... Распятие было и потом еще Богородица, такая еще была.

- А Вы их с собой забирали, когда уходили от немцев?

- Да, забирали, все забрали. И на этот портрет... шкаф там остался, и на этом шкафу портрет сверху стоял...

- Немцы его взяли?

- Не знаю, кто взял. Затерялся он.

 

Так к гнезду на божнице добавилась и новая икона, а на шкафу поместили портрет Амфилохия.  Икону до самой смерти родители берегли и возили с собой,  а портрет пропал в войну - его забыли в спешке, уходя в лес от немцев. Удивительно, что  в эпоху открытого иконоборчества никто даже не спросил Ершовых про икону Знамение. Впрочем, новые иконоборцы были прагматиками.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Замок повесили и ключи забрал сельсовет. А потом приехали, иконы снимали, сдирали ... с икон. Это ж оклады были, я не знаю, там ведь тоньше бумажки была фольга-то... что там с ней возьмешь, ведь там плавить, так перегорит все. Такие черного дерева киоты, красивые, все за стеклом... багром спихивали со стенки.

- Кто ж это делал-то все?

- Дак у нас палачи найдутся, было бы кого казнить.

           

            В России бунты пахнут черноземом,

            Крестьянским потом, запахом вожжей.

            Прислушайся - и загудит за домом

            Глухой набат мужицких мятежей.

            Серпы и косы заблестят на солнце,

            Дай выпрямиться только от сохи.

            С пальбой и свистом конница несется

            И красные танцуют петухи.

            Вставай, мужик, помазанник на царство,

            Рассчитываться с барами пора,

            Жги города !

            И гибнет государство,

            Как роща от лихого топора.

            Трещат пожары, рушатся стропила,

            Братоубийцу проклинает мать...

            Смести бы лишь под корень все, что было.

            На то, что будет - трижды наплевать.

            И под ярмо опять, чтоб после снова

            Извергнуться железом и огнем.

            Кто сверху ни поставлен - бей любого,

            Хоть пару лет авось передохнем!

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Мне рассказывала Анастасия Григорьевна, что из Заозерья, как там люди срывали эти богатые занавески и кто-то даже пытался на престол усесться. Потом плохо кончил этот человек.

- Не знаю этого. Но я видел... Я зашел тут, когда вот они открыли там и там грохот стоял, ну схватят этот…

Видел на моих глазах, как он эту икону зацепил, она в киоте висела, высоко висела. Там и лестница была, люстру-то зажигали, на колесах катали лестницу. Люстры-то были масляные лампадки-то. Ну и красиво было, эти все лампадочки разного цвета. Зажгут, такое мерцание

- А электричества не было?

- Нет. Никакого электричества. Там вообще электричества сроду не было.

- Пока Вы жили, вообще электричества не было?

- Нет, нет.

(...)

- Меня так поразило, как это он так, прямо зацепил чем-то. Оклад-то дернул… И все это… молотком или чем там… смял. И в ящик ее.

- То есть они искали золото или что?

- Так видимо… Может и серебро.

- Иконы сами не брали?

- Нет. Иконы зачем… Библиотека была, книг много было, так вот помню, что две подводы нагрузили они книг, а остальные, ну вот какие там… или сельскохозяйственного или такого… ну в общем светского назначения - увезли. А эти церковные, такие (показывает руками) фолианты, обложки деревянные, сафьяном обтянуты, уголки золотым так были обтянуты уголки… содрали. А это… на улице валялось.

- Никто не пытался защищать?

- Э, тут… что Вы хотите… Если придут, а у тебя икона висит: давай снимай, вон, в костер ее. Кто защищал? Вон кадры показывали - несут, сами несут. Сняли и несут в костер, что горит на улице. У нас-то этого не было. Это я уж по телевизору видел. Кадры старые.

- А то, что у Вас икона в доме висела, как, чекисты не приходили?

- Ничего не было. Никто ничего не сказал, даже не спросили.

 

Так же прагматично разоряли монастырскую библиотеку. Увозили полезные советскому человеку книги, а с  роскошных церковных фолиантов сдирали украшения и бросали во дворе.

Однажды, возвращаясь из соседней деревни, отец Нифонт увидел, как с колокольни сбрасывают колокола. Их разбивали и грузили на подводы. Рачительные крестьяне подбирали упавшие по дороге куски, использовали - раскалив, кидали в воду согревать пойло для скота.

Полиелейный колокол не пролезал в арку колокольни, пришлось вырубать. Это было незадолго до ареста отца Нифонта. Он ушел в келью и не выходил из нее в тот день.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Сбрасывали (колокола) в 37-м году?

- Вот не помню... Нифонт еще был не арестован.

- А арестовали когда?

- Арестовали летом, а в каком... в 38-м, наверное. Приехали двое милиционеров на телеге с Заозерья. В Заозерье "воронок" стоял.

- Вы говорили, он пришел, увидел, как колокола сбрасывали...

- Да он побелел весь, на нем лица не было, только крестился: "Господи! Господи!"

- Это было перед его арестом?

- Да.

- В те же времена, когда он передавал икону и портрет?

- Нет, это пораньше. Тут уж ему не до иконы было.

- Он тогда один остался в Рекони?

- Да. Я помню его только одного, а больше ни одного монаха. Я знаю, что один монах после войны уже был в Пчевже. Работал в лесопункте. В Заозерье сын у него был.

- Эти люди дожили до нашего времени? Сын?

- Нет, сын давно умер. 28-го года был, так сказать.

-А из каких-то еще историй про Нифонта что расскажете? Говорили, что дружил с семьей... Семья отца дружила с Нифонтом?

- Так его все уважали, все без исключения. Старичок... В праздники, помню, приходил, служил.

- По домам ходил?

- По домам ходил. Это уже когда запретили в церкви служить.

 

            О, Мати Света не остави нас,

            Взыщи мене, единая отрада,

            Да оживет во мне хоть в смертный час

            Разбойничья спасительная правда

 

За отцом Нифонтом приехали на телеге два милиционера из Заозерья. В Заозерье его ожидал "воронок". Пишут, что он расстрелян в Тихвине. А люди говорили, что умер по дороге. Отца Ершова тоже арестовывали - как посмел вступиться за врага народа. Вместе с односельчанами подписал письмо, просил не раскулачивать овдовевшего мужика с шестью детьми.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Перебираться начали еще до войны. Поумнее которые были мужики хозяйственные,

работящие они кто какими путями, а с колхоза вышли, кто куда уехали. Ну еще до этого там раскулачивание прошло. Так новая экономическая политика была, туда же наоборот разрешили с деревень с местных кто земли мало имел - туда, в Реконь. И потом прижимать начали. И там зажились, колхозов-то не было, они самостоятельно - сила была, рабочие руки в семье были, - ну, хорошо стали жить, - а потом коллективизация.

Ну и клич этот: "Уничтожим кулачество как класс!" А какое кулачество? Если я помню такое, Костя Иванов был, у него шесть человек семья была, и там и жена у него умерла - и его и раскулачивать решили. Представляете!

Ну, правда там они собрали подписи, подписали и, кстати, отец мой тоже подписался, что - какой он кулак? Дак отца арестовали в Дрегли, милиционер пришел, увел. И там в кутузке сидел. Потом, говорит, вызвал начальник милиции и спрашивает: ну чо, чего ты врага пожалел? - Да какой он враг?! Какой враг - шесть человек детей!

Потом так этого мужика... они две или одну семью, Апрелевых, увезли в Мурманскую область на поселение, кулаками посчитали.

 

Отец Ершова не хотел идти в ногу со временем, когда мужчины считали доблестью не защищать, а предавать друг друга. Господь сохранил их, история с письмом осталась без последствий. Хотя ему могли припомнить дружбу с Нифонтом. 

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- А все ведь верующие, все в церкву ходили. Помню, пацан был, помню - два мужика заспорили: ты вот, ты вот, ты на клиросе пел, - один другому говорит. А тот: а ты с кружкой по церкви ходил. А кружка называлась такая железная… как умывальник (показывает руками). Прорезана, горловинка такая, туда кидали…

- А стреляли в иконы, вот там пули наверху…

- А стреляли при мне, да, солдаты ехали из Порога…

- Вот здесь вот стреляли?На воротах, в Богородицу?

- Да, здесь вот, стрелял он отсюда (камера на плане Рекони) Я Вам показывал… где-то арки большой…

- Большая арка и наверху икона…

- Да, при мне это было. Кол взял такой толстый, сено там… там висела веревка и на колу висела винтовка, он взял… на нем шуба чистая такая была, он наверное, командир, или разжалованный, не знаю… не солдатское такое одето.

Он снял эту винтовку, перезарядил, грохнул и матерится. Опять перезарядил, грохнул, опять матерится. Пять раз выстрелил. Бабка в этом… ну не бабка, женщина в этой сторожке-то жила, вышла: кормилец, что ты делаешь-то, заплакала, да ты что делаешь…  Расстрелял обойму, повесил обратно.

 

 

            На земле, в небесах и на море

            Наш напев и могуч, и суров:

            Если завтра война, если завтра в поход,

            Будь сегодня к походу готов.

 

Война в детской памяти Алексея Ивановича осталась как трагическая неразбериха, цепь нелепых и страшных событий.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Мы ушли - еще немцы где-то там были под Тихвином... Только солдаты проходили так... мимоходом...

- На Зобище уходили?

- На Порог, на Зобище, кто куда шел. Молодой был, но я удивлялся, что как в войсках допустить такой разворот: одни идут на Тихвин с Будогощи, Будогощь взяли немцы, с Будогощи идут на Тихвин, но немцы взяли и Тихвин - с Тихвина идут на Будогощь. Встречаются и ночуют вместе.

"Ты откуда?" - "Да я с Тихвина". - "А куда идешь?" - "На Будогощь". - "Ну вот, в Будогощи немцы". - "А ты куда идешь?" - "А я на Тихвин" - "Дак и в Тихвине немцы". И утром, однако, просыпаются, один туда пошел, другой сюда.

- Они были три дня в Рекони...

- Меньше. Две ночи ночевали...

 

Запомнился рассказ фронтового шофера, как немцы заняли Реконь. Это было в субботу 15 ноября. С десятком других солдат он дожидался возвращения своего командира, уехавшего уточнять обстановку, варил макароны в сторожке на углу кладбища и вдруг увидел въезжающие в Святые врата танки, выскочил рассмотреть - и сразу увидел на броне черные кресты в белых квадратах.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Это было, значит... 15 ноября. А рассказ это шофера нашего. 15-го числа они к нам в лес прибежали. В бараке мы жили в лесу. Пришли 11 человек их и среди них вот этот шофер. Вот этот шофер рассказывает, как немцы зашли.

Они в сторожке на углу кладбища, значит, шофер и еще там 8 человек было солдат, а он на машине  грузовой ЗИС... нагруженная была четвертинками водки и макаронами. Он ждал. Командир у них был старший лейтенант, тот с машиной уехал на Зобище еще - куда чего, куда отходить... куда отступать или куда ехать... Говорит, вот я сейчас уеду, до Зобища доеду и вернусь, а вы пока ждите тут. Вот они сидели там, значит.

Он сварил макароны в котелке - и вдруг от Заозерья слышит - моторы шумят и лязг гусениц. Ну в окно смотрит, окно-то на дорогу туда было - два танка идут. Они вошли в ворота и остановились. А он, значит, говорит, дай-ка посмотрю что это, чьи танки-то.

Вышел и - два танка стоят и танкисты высунувшись с люка двое в том и в другом танке.  По пояс. Один в бинокль смотрит, а башни повернуты по направлению к дороге на скит.

Ну вот, я, говорит, выскочил, смотрю, на броне белый квадрат на боку и черный крест в этом квадрате. Я, говорит, сразу развернулся, и уже не зашел туда в это... в помещение где там это... печка топилась и макароны его варились, а - коридорчик-то сквозной - на кладбище прямо.

Он говорит, я выскочил на кладбище и только и успел крикнуть: "Ребята, немцы!" На кладбище-то, говорит, выскочил, а по кладбищу идут, говорит, человек 40 в белых халатах с автоматами наизготовку. Я, говорит, обратно сюда, опять к этому танку выскочил, а он, немец,смотрит в бинокль, повернулся, на меня смотрит и улыбается: "Рус, не бегай, свои!"

А он говорит: какое там мне свои... он мимо танка и в ворота, и вдоль стенки той, ограды кирпичной, - и к лесу. До лесу добежал и лесом, опушкой, значит, к Порогу прямо побежал.

Туда за деревню выскочил, на поле, смотрит, еще солдаты там. И вот их собралось 11 человек. И по полю по этому значит... Надо было лесом опушкой идти, а они по полю... слышат, что сзади грохочет - это их рассказ - грохочет танк - следом по дороге

 

По пути их чуть не подавил гусеницами танк с автоматчиками на броне.

Но немцы не считали нужным даже убивать их.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Ну и точно, говорит, выскочил тоже на это... танк на поле. А мы, говорит,. канавы-то были хоть и глубокие, мы говорит, по канавам, пригнувшись так и давай к лесу бежать. А они хохочут, на броне сидят солдаты, хохочут и у нас над головами с автоматов стреляют.... Говорят: "Рус, рус, не бегай! Свои." И хохочут.  Потешаются. Он говорит, если бы стреляли по нас, они бы нас всех перестреляли. Вот такое положение было. Ну, разброд был, все деморализованы были войска наши.

 

Воскресенье немцы отдыхали. А вот в понедельник день для них был тяжелый.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Немцы вошли когда в Реконь?

- Вошли под вечер в субботу. Это 15 число, ноябрь месяц.

- ...41 года.

- ...а на следующий день воскресенье, у них был выходной.

- Война войной...

- Да. Выходной был. Стриглись там, мылись, брились. На гармошках пиликали. Я их не видел, мы в лесу были. А там же женщина оставалась с двумя двойняжками, двумя пацанами маленькими. Они, правда, ей ничего не сделали, не обидели ничем.

- Много было немцев?

- Да порядком было. И два танка было там еще. А вот в воскресенье они отдохнули, а в понедельник утром колонна построилась и ушли.

- На скит.

- Да, до Глади дошли. Там успели отрыть окопчики, кое-где, там ни траншей, ничего - окопчики. Стрелять с колена, даже не полный рост, а отсюда, со станции, подошли войска сибирской дивизии, разгрузилась на Хотцы на станции. Ну и быстро тут... в соприкосновение, видят, что наших много, а их, наверное, меньше было... а потом и танки у наших были, и артиллерия. И с хутора с этого, с Меньшикова их моментом.

До скита откатились. А потом наши подошли следом и уже под скитом там где-то, наверное, метров с двухсот, прямой наводкой начали стрелять. Поднялись в атаку, а они там... там же высотка, а там же делянка была спилена ... такие только (показывает ниже колена) елочки были... ну как чистое поле. И напрямую как начали гвоздить туда снарядами...

- ...и, в-общем выгнали их, во вторник уже не было в Рекони?

- Да, да.

 

Да, в понедельник день для них был тяжелый. Навстречу им выдвигалась свежая 92 дивизия, которой когда-то командовал Блюхер. Выкатив орудия на прямую наводку, сибиряки заставили  немцев откатиться сперва на скит, а вскоре и бежать к Рекони. Танк лейтенанта Валерия Муштака мог бы довершить разгром, внезапно выйдя наперерез отступающим к гати, соединявшей скит и Реконь.

Он успел подбить немецкую машину с боеприпасами, но сам был по ошибке подбит нашим орудием со скита, последним выстрелом поразив подбивший его расчет.

 

            Рассказывает Алексей Иванович Ершов:

 

- Я говорю, специально заинтересовался - как могло быть, если они отступали немцы со скита, и танк шел к скиту, но он не по дороге шел, он другой стороной обходил. А потом он, когда до скита осталось меньше километра, он видимо решил на дорогу выйти. Или не поняли, что уже наши идут войска по дороге, и только выехал... даже на дорогу  не выехал, только показался со стороны и ему со стороны скита значит выстрел. А это орудие сорокапятка, с которого... которое стреляло, в 150 метрах тоже  на дороге. Видимо, они услышали, танк идет. Чей танк? Наш ? немецкий? Как определить... Да и времени , видимо, у них не было. И это орудие оказалось разбито. Кто подбил этот танк? Кто подбил орудие? Вот я так заключил, что они друг друга подбили просто. И лейтенант вот этот Муштак погиб в этом танке.

А я почему говорю, я нашел…  взрывом выкинуто... корочка с удостоверения... написано "лейтенант Муштак Валерий Тимофеевич, заместитель командира танковой роты"

 

 

Несколько лет торчали на гати танк и немецкая машина, а среди разбитых снарядных ящиков не расходился огромный кровяной сгусток. На войне как на войне... Кто теперь догадается, что значат странные железяки посреди болота, ставшего братской могилой и русским, и немцам?

 

            На горе - на горочке стоит колоколенка,

            А с нее по полюшку лупит пулемет.

            И лежит на полюшке сапогами к солнышку

            С растакой-то матерью наш геройский взвод.

 

Бой за сам монастырь был недолгим, но жестоким. Вы