Свято-Троицкая Реконская пустынь 

«ВСТРЕЧИ С РЕКОНЬЮ»: ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ДИМИТРИЯ МИХАЙЛОВА

 

1999 г. – ЗАВЕТНЫЙ КАМЕНЬ 

 

Вернувшись в город, стал искать, с кем бы поехать ставить доску и икону Троицы на Заветный камень. Разумеется, взял благословение. Правда, о. Александр скептически сказал про икону Троицы: «Сопрут…», но все-таки благословил. Тогда я еще не вполне усвоил, что все в Церкви делается по благословению.  Но то, что идти в Реконь без благословения опасно, я как-то понял сразу.

 

Нет смысла описывать, как цепочки случайностей выводят одного человека на другого, важен результат: прямо в машине, на пути в Любытино, мы знакомимся с одним из питерских бизнесменов Павлом, который что-то слышал о моих походах и заинтересовался. Для самого Паши это, как я сейчас понимаю, тоже был этап воцерковления. Приехали мы в Любытино  30 июля, погрузили в машину памятную доску и некоторые работы отца Киры, остановились переночевать у них.

 

Наверное, это было слишком резким контрастом - наше радостное свободное странствие и та тяжкая неизбывная реальность сельской жизни, которая встретила нас в доме Киры. На обратном пути мы оба задумались, как ей помочь, и это выросло в целую эпопею с гуманитаркой, которую собирали в Питере и переправляли в Любытино, постепенно расширяя круг отправителей и получателей. А пока Паша просто спросил, что можно недалеко увидеть стоящего, чтобы просто прокатить Киру с сынишкой, и я сразу вспомнил Никандрову пустынь.

Фото (\Реконь 1\ВР Веб\B - foto - 1999\002.jpg) (справа) Это было праздником для них и для нас. И вот среди фотографий людей с открытыми, светящимися радостью лицами снимок, который теперь можно считать историческим. Маленький Гриша в алтаре храма около стоящей на кирпичах иконы Богородицы. Спустя год она замироточит.

            Я не обращал тогда внимания на даты, и только теперь, когда привожу в порядок воспоминаия по сохранившимся обрывкам дневников, рассеянных в разных местах, с удивлением вижу,  как часто встречаются совпадения  событий с праздниками церковными. Словно Господь дарит что-то, а мы думаем, что это мы и договорились сами, и сами благополучно съездили. Вот и сейчас я с удивлением и радостью понимаю, что мы приехали как раз под праздник прп. Серафима Саровского. Я тогда еще совсем не почитал прп. Серафима. И поставили мы памятный знак поздно вечером, когда в далеком, еще неведомом мне тогда, Дивеево народ собирался на ночную праздничную Литургию.

            Впоследствии я ходил крестными ходами из Ардатова в Дивеево, и местный священник о.Михаил говорил нам  о смысле крестного хода - это единственный день в году, полностью посвященный Богу, в молитве и в единстве с братьями. Нам Господь подарил такой же день радости.

 

Фото (\Реконь 1\ВР Веб\B - foto - 1999\016.jpg) (слева)  Фото (\Реконь 1\ВР Веб\B - foto - 1999\003.jpg) (справа) Паша сам донес доску до места, и под вечер мы установили ее. У него были неотложные дела в городе. Поэтому в нашем распоряжении был только этот вечер в Рекони, но мы оба помним его до сих пор. Глубокая всеохватная тишина в сумерках над Реконькой. Время исчезает. Тишина и покой молчаливого леса и неслышно текущей реки - как прикосновение к вечности.

 

Паша лег отдыхать, а мне все было жаль отдавать эти драгоценные часы сну. Посидел у разрушенного моста с остатками рельс бывшей узкоколейки. Потом побродил вокруг палатки по большой лесной прогалине, где трава в рост человека. Очень хотелось удержать внутри себя эти деревья и траву, запахи, звуки. Тело хочет спать, разум подсказывает, что надо рассчитывать силы, а душа чувствует, что это может и не повториться никогда.  Сделано что-то важное, чего я еще до конца не понимаю, и в награду - эти минуты благодати.  Может быть, мы лукавим, говоря о делах, которые якобы ждут в суетном мире. Просто нечем ответить этой тишине, к которой так стремится и которой так боится душа. Других я не спрашивал, а у самого всегда было ощущение, что есть момент, после которого нельзя оставаться в этой сказке, потому что она все равно кончится. Как в «Золушке» после 12 ночи. Но тем глубже и сильнее потрясение от внезапно найденного богатства, с которым не знаешь, что делать. Раньше я любил сидеть у костра и смотреть в огонь, слушать песни и говорить с людьми, а здесь хочется слушать тишину и быть одному.

 

Фото (\Реконь 1\ВР Веб\B - foto - 1999\003.jpg) (слева)  Фото (\Реконь 1\ВР Веб\B - foto - 1999\007.jpg) (справа) На обратном пути мы расстались в Чудове, я поехал в Новгород. Там в Витославицах находится вывезенная из Рекони деревянная Троицкая церковь, где находилась чудотворная икона Троицы.  В ней когда-то начинал свой молитвенный подвиг в Рекони будущий отец  Амфилохий. Это дерево, как мощи, по выражению о.Павла Флоренского принадлежит пневматосфере, как предмет, проработанный Духом. Она даже в войну не сгорела,  хотя горела Покровская церковь в каких-то пяти метрах от нее.

 

А в тот воскресный вечер Господь подарил мне возможность даже побыть внутри. По музею дежурила молодая сотрудница Оксана, занимавшаяся именно Троицким храмом. Туристов внутрь не водили, там не было никакой экспозиции, просто тихий полумрак. Но мне и не нужна была никакая экспозиция. Стояла церковь среди деревьев  в углу Витославиц, поодаль от основной туристской тропы с торгующими, фотографирующими и просто гуляющими. Казалось, и здесь Господь выбрал привычное ей место уединения.

 

А из Новгорода отправился в Оптину пустынь. Хотел проверить гипотезу Николая Яковлева, что Амфилохий и Лев Оптинский были знакомы. Николай предполагал, что именно его просил Амфилохий сделать настоятелем Рекони, когда возрождался монастырь. Так что основной целью было проверить, не сохранилось ли писем Амфилохия в архиве Оптиной.

 

Когда брал благословение на подворье монастыря, вдруг посетила лукавая мысль, и я вернулся к иеромонаху, с которым только что говорил:

- Батюшка, а можно благословить так, что если в этом году не получится, то тогда…

- …тогда на будущий год лукавый не позволит, - улыбнулся иеромонах. - Взял благословение - действуй.

 

Много раз этот эпизод всплывал в памяти. Вдруг начинает казаться, что все зря, и зачем я куда-то пойду.  Город, как большой котел, выбраться из него само по себе непросто. И благословение на конкретное дело часто оставалось последним и решающим аргументом.

 

Путь в Оптину - по всей трассе «зеленый» свет.  Сядешь в поезд, а соседка окажется свечницей московского храма, расскажет как проехать и что увидеть в Москве. Случайный собеседник подскажет куда идти. Поможешь перенести вещи - покормят и дадут ночлег.

            Даже искушения не преодолеваешь, мучительно борясь, а словно перелетаешь на крыльях возвышенных надежд, которые меняют твой взгляд на все и на всех.

            В Сухиничах помог женщине перетащить тяжелые сумки через железнодорожные пути. Поезд в Козельск только утром, меня приглашают попить чаю. Мы попили чай, разговорились и расстались только под утро, когда мне надо было идти на поезд. Женщина оказалась проводником с железной дороги. Одинокий человек со сложной судьбой, чем то напоминает героиню «Вокзала на двоих».

            От Церкви она была далека, и мое неофитское восторженное состояние было для неее чем-то новым. Может быть этот контраст и помог нам избежать какого-нибудь из банальных и пошлых поворотов сюжета, случающихся в таких ситуациях. В тусклом мире, где она проживала, скрепя сердце, свою жизнь есть свой набор нехитрых утешений. Но про такое чудо, как Оптина пустынь она просто не знала. Да и не очень-то доверяла людям, которые ходят в храм ставить свечи, а в жизни ничем не отличаются от нее. Мы откровенно говорили об этом и о многом другом.

            Потом в Оптиной я молился, чтобы ей бросить пить, купил и послал ей икону. Переписка наша была недолгой, но встреча эта запомнилась мне. Запомнилось, как благодать, коснувшись души, словно очищает все на твоем пути.

 В довершение всего  из Сухиничей в Козельск и в Оптину добирался со старенькой монахиней Марией, тоже случайно встреченной в поезде, которая довела до самого дома наместника.

 

Наместник отправил меня в издательский отдел. Я ожидал увидеть собрание суровых несторов-летописцев, и был чуть ли не возмущен, увидев вместо монашеских скуфеек сплошные косынки на женщинах за компьютерами. Мое недоумение молодой веселый иеромонах Афанасий разрешил просто: «Им же тоже надо спасаться». А потом повел меня в скит, поселил в комнате по соседству со своей кельей. Проходя мимо одноэтажного домика по соседству, сказал мимоходом, что тут жил Амвросий Оптинский. А в нашем домике, оказывается, жили его келейники. Поодаль белые домики, где обитали и другие авторы любимой мной  молитвы оптинских старцев.  Посередине храм Иоанна Предтечи, где литургию служат ночью, и запирают двери, чтобы собрались только свои, как в первохристианские времена. А в том доме жил Достоевский.

            Достоевский тут жил раз шесть. Так что «Братья Карамазовы» писал с натуры. А Гоголь, оказывается, даже просился в братию, но его не взяли. Старцы писали в отзыве о его творениях: там перемешаны тьма и свет.

Около крылечек на внешней стороне стены скита толпились женщины, ожидавшие приема старцев. Женщин не пускали сюда, как на Афон до сих пор не пускают. Честно говоря, я не сразу осознал, что каким-то чудом попал в самый эпицентр благодати.

            Про Амфилохия в Оптиной знали. О. Афанасий сказал, что письма поищут. И материалы по истории, и фото примут с благодарностью. На этом можно было, собственно, и закончить, но как-то неловко было сразу уходить, да и было ощущение прикосновения к какой-то радостной тайне, которую едва может скрыть этот всегда готовый улыбнуться иеромонах, который вставал ночью на литургию, куда никого, кроме скитских не пускали и возвращался под утро часов шесть, а в семь уже уходил на свое послушание.  Наверное, и причащался каждый день, то есть каждую ночь. Я не выдержал и спросил:

- Да как же Вы совсем почти не спите, о. Афанасий?

- Это не называется «не спите», - отшутился он, - вот старец Нектарий  действительно спал только во время чтения часов на службе.  А прихожане сокрушались: старец, а спит на службе.

 

О. Афанасий, по моим понятиям, был консерватор, и не любил модерн во всех его проявлениях - это я заметил, когда заговорил про творения о. Александра Меня. Но и тут радостный оптинский дух не позволил нам поссориться, как это бывало с другими встреченными мною людьми.  На мое несогласие монах ответил: «Вы знаете, о. Александр был очень образован. И много читал. Вы читали «Авву Дорофея»? А  «Добротолюбие»?

А Игнатия Брянчанинова?  Ну и напрасно, вот о. Александр все это читал. Может быть, Вы уже усвоили его собственные творения как младенец молоко и пора переходить на твердую пищу? Попробуйте, подумайте». И я действительно начал читать потом.

 

Один из дней я целиком посвятил Шамордину. Пошел специально пешком и не пожалел – я просто наслаждался картинами средней России, которой никогда не видел. Зачем люди едут за рубеж? Наверное, просто по незнанию.

            В Шамордино монахиня Михаила интересно рассказывала группе паломников, к которой я пристал, про бизнесмена, помогавшего старцу Амвросию строить этот женский монастырь.

            Жена этого предпринимателя ездила к старцу, а сам он долго был равнодушен к вере. Старей утешал жену: будет время  - сам приедет. И однажды, к удивлению жены, муж решил ехать с ней.

            Около скита толпилось множество людей, приема ждать было долго, и он с раздражением стал ходить, рассматривая богомольцев. Внимание его привлекла пара, старушка и мальчик, сидевшие в стороне. Он подошел к ним и спросил:

- Ну а вот вы зачем тут?

- У нас сгорел дом и больше ничего нет. Мы приехали к о. Амвросию спросить, как теперь жить, - глядя в глаза ему, просто ответил мальчик.

            Этот эпизод стал поворотным в судьбе предпринимателя, детская вера, с которой он встретился здесь, настолько потрясла его, что он уже сам стал терпеливо ждать встречи со старцем и после долгой беседы с ним вышел в глубокой задумчивости. Потом много раз приезжал, стал помогать монастырю.

            А впоследствии удостоился видения Богородицы, Которая повелела ему оставить свое дело на Ее попечение, а все силы приложить к помощи о. Амвросию. Помощники и компаньоны удивлялись успешному развитию бизнеса, а сам глава фирмы в это время почти безвыездно жил в Шамордино,  приняв на себя руководство хозяйством. Там и сейчас сохраняется его дом.

            Ходил в это время по Шамордину блаженный, забивал в разных местах колышки и приговаривал:

- Крестов-то, крестов сколько! А галок-то, галок-то сколько!

Узнав об этом, старец призвал блаженного к себе, долго говорил с ним, а после велел помечать его колышки на плане. По этим колышкам построен был пятнадцати(!) купольный собор.  А число монахинь («галок») было более 800!

 

Каждый день я думал, что сегодня пора и честь знать, но о. Афанасий весело спрашивал: «Так Вы ведь не сегодня уезжаете?» - и я отвечал с удивлением: «Да, конечно не сегодня», и вновь начинались открытия и неожиданные встречи.

Помню, как зашел на могилы новомучеников. Монах рассказывал, как здесь однажды исцелился сухорукий, говорил о тех, кто здесь лежит. Встретил там девушку, которая исцелилась от неизлечимой болезни… чтением Евангелия. Когда врачи уже опустили руки, она решила читать его столько, сколько сможет, желая умереть за этим занятием - и смерть отступила. И вот она приехала понять, что дальше делать, как жить дальше.

Помню, как стою в очереди к кресту, и когда монах возлагает крест на голову почему-то закричавшей женщины, она падает, и какой-то голос из нее говорит «Убили, убили меня». Я бросаюсь поднимать и возмущенно отвечаю: «Ты что говоришь-то,  это жизнь…», а иеромонах, улыбнувшись, велит дать ей святой воды и окропить.

            Помню, как иду по чудесному, просто райскому саду в скиту и вижу спелые яблоки. Приходит мысль - почему бы не съесть яблоко?  Жаль, думаю, что монахам недосуг их собирать. Сорвал, съел, вкусно. Навстречу идет монах.

- Отче, почему вы не собираете яблоки, они у вас такие хорошие?

- Так ведь до Спаса не вкушаем, - разводит руками монах и идет дальше. А я смущенно останавливаюсь и очень живо представляю себе аналогичную сцену в райском саду в самом начале человеческой истории.

Все вокруг так необычно и радостно, что я удивляюсь словам мальчика, который просит меня проводить его через лес, отделяющий скит от монастыря. А он в свою очередь восхищается моим мужеством, ведь тут же кругом ходят сатанисты.  Это придает новое направление моим мыслям, поскольку до сих пор сатанисты никак не участвовали в моем представлении об этом рае на земле. И вдруг оказывается, что здесь не рай, а линия фронта.

 

Один из наиболее компетентных в истории среди монахов, о. Филарет,  выслушав мои рассказы о Рекони и Амфилохии, задумчиво сказал: «Вам необходима духовная цензура. Знаете, бывает так, что человек яркий, одаренный, много делает и на виду, а он - душевен. И наоборот. Слушайте, а Вы почему так далеко забрались? У Вас в Питере непаханое поле для историка. Запишите вот имена». И дальше был список из полутора десятков имен, который я, к великому стыду, потерял.

Он добавлял о каждом пару слов, и в конце у меня было ощущение, что он знает Питер гораздо лучше меня. Я не слыхал ни этих имен, ни этих историй. А ведь он называл недавно скончавшихся праведников.

Я не оставил надежды заинтересовать монахов и робко предлагаю:

- Если братия пожелает посмотреть Реконь, я бы провел, показал.

- Нам лучше сидеть в монастыре, а не путешествовать. Если на один город приходится один бес, то на одного монаха – тысяча, - улыбается о. Филарет.

 

Вернувшись, я собрал ребят и несколько часов рассказывал им по свежим следам, и в заключение как-то вырвалось: «В общем, все, что написано в Евангелии - правда». И еще месяца два не покидала меня радостная оптинская благодать.

 

Это время было периодом открытий не только для меня. Поскольку туризм был у нас в семье почитаемым делом, мама с интересом выслушивала, а потом и прочитывала мои путевые рассказы.  Реконь еще раз сослужила мне добрую службу, соединяя два берега расколовшейся пополам жизни.

Мама к тому времени уже не могла ходить далеко, но как раз на этот, последний период ее жизни пришлось ее активное воцерковление. Пришла она к вере только в 60 лет и долго не могла найти себя в Церкви. Помогла встреча с женой отца Алексея, которая однажды упомянула в разговоре туризм и ориентирование. Это был прорыв. Оказалось, что самые заветные, дорогие воспоминания можно не вычеркивать из памяти. Мама была судьей республиканской категории по ориентированию, и с этой темы постепенно началось их общение с матушкой отца Алексея, завершившееся курсами катехизации в Чесме, а потом - настоящим, неформальным вхождением в жизнь прихода.

Интересно, что все мои попытки выполнить просьбу мамы идти с опытным диаконом  Алексеем или хотя бы в заранее собранной компании неизменно терпели неудачу. Это еще одна закономерность, к которой трудно привыкнуть: здесь команду собираешь не ты. Что бы я ни планировал, все происходило иначе. И лучше, чем я мог себе представить. Мама сперва сердилась на мое непослушание, потом плакала, а потом просто стала молиться все дни до сообщения о благополучном возвращении. Когда я впоследствии собирал у многих людей всякие бывшие им в Рекони видения, откровения и голоса, появления зверей и плутания в болотах, я иногда ловил себя на мысли, что со мной-то там ровным счетом ничего не происходило - наверное, по маминым молитвам.

 

 

 

Осень 99-го года стала периодом благотворительности. Это тоже было что-то принципиально новое. Мы даже не представляли, какие бездны нищеты и безнадеги откроются  всего в 350 км от благополучного Питера. А впоследствии окажется, что и благополучный Питер  скрывает такие же страшные язвы под дымовой завесой показухи.  Началось с того, что мы с Пашей отправили семейству Киры полученную в Чесме «гуманитарку».  Но это было очевидно мало. От Киры пришло письмо, обращенное не лично ко мне, а ко всем нам. Видимо, наши деяния в Рекони навевали мысли о силе и могуществе таинственного питерского братства, члены которого напоминают героев фильма «Неуловимые мстители», внезапно появляясь там, где их никто не ждет. Речь в письме шла о двух многодетных семействах, которые в силу специфики работы оказались в поле зрения Киры. Началась поучительная история, и если хотите почитать об этом, читайте ниже…

 

Благотворительность как она есть

 

Фото (\Реконь 1\ВР Веб\F - foto - Благотворительность как она есть\AA026.jpg) (справа) Любытино Новгородской области. Место это еще недавно было типичной новгородской глубинкой, до постройки дороги летали на самолетах местного сообщения, как рассказывают старожилы. Километров 80 на юго-восток от Малой Вишеры.

            Собственно Любытино маленькое, но административным усилием оно сделано значительным за счет хуторов-спутников, один из которых – деревня Большой Городок, где и живет Кира. Квартирка ее расположена на втором этаже двухэтажной хрущобы сельского типа. Это нечто еще более ужасное, чем городские хрущобы, потому что трудно представить себе более дикое зрелище, чем городскую квартиру с деревенским очагом и дровами в коридоре. Здесь нет телефонов, и вопросы типа "А если что случится" повисают в воздухе.

            Случается же часто. Район красочно называется "Чикаго" за своеобразные нравы, которые возникли на стыке двух эпох и культур. Некогда здесь был колхоз, от которого теперь остался мрачноватый пейзаж постиндустриального типа, как в фильме "Сталкер" – зияющие провалы в окнах бывших корпусов, диковинные части каких-то огромных сельхозмашин. Добавьте к этому разбитые колеи, наполненные жидкой грязью и нестеровские персонажи – пара мальчиков тащит какую-то тележку, маленький сзади толкает, большой впереди тянет, -  вот так странно выглядит место сие.

            Люди не меняются так быстро, как хотелось бы реформаторам, они еще не успели понять, что случилось, найти себя и никто не позаботился о них. Но колхоза больше нет, его уже не будет. А что будет? "Светопреставленье будет, да и все, чему еще быть-то" Так ответила мне одна из местных жительниц. Не все готовы смириться так, как эта пожилая женщина. Но энергия сопротивления выдавливает в любом из них остатки цивилизованных отношений. Пьют, воруют,хулиганят. Как метко заметил капитан Жеглов в исполнении Высоцкого, правопорядок в стране определяется не наличием воров, а способностью государства их обезвреживать. В этом смысле правопорядка нет.

            Но, как и раньше, растут и вновь рождаются в этот страшный мир дети. И по традиции в сельской семье их больше, чем в городской. Не 12-15, конечно, как раньше, а 5-7 ребятишек в доме. Родители не могут дать им даже обуви и одежды, чтобы ходить в детсад. И тогда они становятся клиентами Киры Соболевой, социального педагога. Это грустная работа, ходить в любую погоду по этим домам и заниматься с детьми, которые дома ходят в одном белье, а на улицу по очереди, и не меньше, чем трое в одной комнате одновременно. Нам в городе, слава Богу, пока неизвестны такая обыденная и беспросветная нищета и жизненный тупик.

            Один Бог знает сколько раз обшаркан Кирой порог собеса и все зря.. И шагает она зимой со своей маленькой кампанией на праздник в детскую библиотеку: при двадцати градусах мороза малыши в резиновых сапожках. То слева упадут, то справа, хоть под мышкой неси. Социальный педагог живет не лучше своих подопечных.

            У самой дома часто двухлетний сын болеет.  Поэтому часто приходится "кооперироваться "с мамой.

Мама живет в более цивильной части поселка, у нее старый дом с участком, где сообща ведут натуральное хозяйство. Мама машинистка в конторе электросетей. Платят мало, но более стабильной работы, чем электричество и лесовоз в этих краях нет. Компенсации здесь не платят по году и отоваривают как кому повезет – зачетом земельного налога, мебелью или ничем. Денег нет в принципе. Отец живет неподалеку, но из-за постоянных пьянок и сопутствующих им явлений матери пришлось его отселить. Однако в трудные времена он приходит, его кормят.  Дом стоит на самом краю оползающего обрыва над рекой, и осенью забор уже рухнул в реку. На очереди сарай, а там уж и дом. Квартира ничего не значит по сравнению с потерей участка и мелкой живности, дающих жизнь. Продать и купить новое не получается.

            Отец убежденный атеист, но обе женщины верующие и молятся Богу. Надеяться на людей трудно. Хотя взаимопомощь здесь такая, какой в городе не увидишь, иначе не прожить.

            Было время когда Кира работала в местной газете. Писала о многом, но больше всего любила писать о заброшенных святых местах и забытых всеми стариках, населяющих умирающие окрестные деревни. Он отвечали ей искренними и живыми рассказами, и под ее пером этот бесценный материал превращался в проникновенные очерки жизни, которая при всех обстоятельствах – праздник, который всегда с тобой. Здесь есть много таких как она людей, которые без крика и надрыва, но горячо и искренно любят свой край. Собирают то, что можно собрать и спасти. Они на Атлантиде, по которой идет уже вал наступающей воды.

            За какие грехи районное начальство или газетное не полюбили ее, не знаю и не интересовался. Факт в том, что другой работы, другого жилья и вообще другого варианта жизни ей не оставлено.

             В местной церкви недавно сменился настоятель. Теперь настоятелем стал молодой, 20 лет,  батюшка. Батюшке несладко, в поселке активно действует опытный пастырь, перешедший в Зарубежную Православную  Церковь. Идет борьба, в которой ошибки не прощают.Трагикомедия так и называется "Любытинский раскол". Но ведь это настоящая трагедия для людей, у которых Церковь действительно последнее утешение.

            Меня "познакомил" с Кирой о.Амфилохий, старец, восстановивший Реконскую пустынь, расположенную неподалеку от этих краев. Кира писала о ней в "Софии" новгородской. С этого общего интереса к истории началось наше знакомство.  Но трудно говорить с человеком о святой старине и не заметить  того, о чем написано выше. Первая партия одежды, обуви, продуктов и книг ушла в Любытино в Покров.  Вторая в день Казанской иконы Божией Матери, а третья на Введение. Так получалось отнюдь не по планам людей. Наверное, Богородица помогает нам и хранит дом Киры Соболевой - он каким-то чудом три раза служил и местом хранения, и местом распределения помощи. Отдадим должное ее мужеству и помолимся о ней.

            В эпоху тотального взаимного недоверия людей приходится удивляться, что милостью Божией возник ла и действует цепочка доверия церковных людей, лично знающих друг друга - и среди тех, кто отдает, и среди тех, кто получает одежду, обувь, деньги, продукты. Это один из примеров того, что вера размером с горчичное зерно может двигать горы. И редкий пример "обратной связи".

            Пока собираю помощь, часто спрашиваю себя, зачем так все устроено. Может быть как с тем евангельским слепцом, о котором Господь сказал, что не согрешил ни он, ни родители его, но на нем должны явиться дела Божии.

                                                           Дмитрий Михайлов,   21.12.1999

Адрес К.А.Соболевой: 174760 пос. Любытино Новгородской обл., ул. Пионерская, д.7   

 

Этот текст был размножен тем же ризографом, что и молитвы для болящих, которые раздавали наши сестры милосердия, и пошел по рукам, вызывая однозначную реакцию. Вскоре пошли первые узелки с вещами, которые стекались в мою комнату, расположенную  как нельзя более удобно для таких целей.

 

Нечаянная радость

Ниже идет текст Киры Соболевой, социального педагога из пос Любытино Новгородской обл.

 

14 октября 1999 года, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, в наш маленький городок прибыл долгожданный необычный груз. Соседская ребятня выстроилась в шеренгу рядом с элегантным микроавтобусом и, покусывая пальчики, наблюдала разгрузку неиссякаемых тюков, свертков, опоясанных бечевкой картонных коробок.

            Так в день радости о милостивом заступничестве Пресвятой Богородицы водворилась нечаянная радость и в нашем усталом городке: разгружались продуктовые наборы, книги, одежда, собранная петербуржцами из Братства св.Анастасии Узорешительницы. Груз был адресован нуждающимся поселка Любытино, самого обычного городка Новгородской области.

            Не потому ли до последнего момента не верилось в то, что помощь может придти, что городок наш воистину обычный, и живет в нем усталость и безразличие. Как водится, великое множество безработных. Остановлены все предприятия, заброшено сельское хозяйство, пуст районный бюджет. А в семьях, вопреки всему растут дети, требуют внимания старики, теряют силы и надежду простые люди, которым еще жить и жить.

            Совершилось чудо. Сейчас, когда последняя вещичка нашла своего хозяина, а на улицах я встречаю ребятишек, одетых в курточки, которые всего 3 дня назад я извлекала из тюков и свертков, я хочу засвидетельствовать нашу огромную благодарность вам,  оказавшие нам помощь незнакомые добрые люди.

Вы принесли во многие семьи радость, а во многие и нечто большее. Мне часто приходится видеть бедность, беззащитность и безысходность. И то, как все это опустошает людей.

             И я уверена, что именно тогда, именно в это время очень необходимо получить весточку о том, что твоя  горечь не напрасна, что среди своих сложных судеб люди милостивы друг ко другу. А значит и ты должен жить и миловать того, кто рядом.

            Встречая и провожая наших труждающихся и обремененных, я подумала, что они достойны того, чтобы об их судьбах узнали. И вообще важно чтобы мы были знакомы. Поэтому я составила дневник акции "Нечаянная радость".

Знакомьтесь – вот люди, которым вы помогли.

16 октября. Первым был обретен Игорь. И не случайно – трудно вообразить кого-нибудь бесприютнее. Свой хлеб он добывает тяжелым трудом. В деревне в любой семье найдется работа, которую хозяин всегда обреченно откладывает "на потом". Эта работа и достается Игорю. Расплачиваются с ним нехитро – накормят обедом, сунут пригоршню мелочи. А иногда обходится дело и без оплаты – да кто он такой, этот парень – ничей родственник, ничей друг, даже ничей сосед.

Игорь – типичный детдомовец, попавший в типичную для таких ребят ловушку. Квартиры лишился по неопытности, с работы сократили, друзьями обзавестись не удалось – сказываются особенности коллективного воспитания.

Оказывается, немногие достоинства заменят свой угол и простой жизненный опыт. Вот и подается Игорь то на заработки в город, то опять к нам в поселок – "Не могу отсюда уехать навсегда. Словно если Господь здесь прописал."

И каждый раз, видя его, высокого и худого, таскающего навоз, рубящего дрова, копающего землю, я тихо радуюсь – жив ! "Плохо, когда за работу не кормят. Я не успеваю восстановить силы. Худею." - жалуется  Игорь.

Игоря заворожили книги. Долго и тоскливо перекладывал он Акиро Куросаву, Ингмара Бергмана. Читает он много, а к эстетике книг вовсе неравнодушен и  десяток этих книг с удовольствием поставил бы на полку у себя дома. Но полки нет, нет и дома, а лишний груз для бомжа – роскошь непозволительная.

            Он и для выбранной одежды не сстал делать исключения - тут же одел на себя три рубашки, свитер, пару брюк, коротенькую курточку, сверху нааатянул свою затасканную фуфайку, мокрую с обеих сторон - снаружи от дождя, изнутри от пота. Обрадовался продуктам: "Попьем чай с Ликвидовной".

            Лидия Викторовна ! Я забыла про Вас, хотя видела совсем недавно. Грузная фигура, отекшие ноги, одежды в Вашем немыслимом стиле - сплошь разноцветные заплатки и вязаные вставочки. Но все тот же восторженный взгляд голубых, широко распахнутых глаз.  Мы вместе работали в редакции районной газеты - и я любила Ваши статьи, эмоциональные и безнадежно необъективные. Вы и в жизни не были готовы расплатиться за свою щедрость и доверчивость - попрошайки ходили за Вами табуном.

            Выйдя на пенсию, Вы ушли, прижимая к груди пухлые папки с неопубликованными статьями, а сейчас заканчиваете труд всей своей жизни - лексический словарь наречий Новгородской области на 15 тысяч слов.

            Я верю рассказу очевидцев о том, что просидев в болезни несколько дней без воды, Вы попытались штурмовать обледеневшую горку у колодца в резиновых сапогах. Ох, эти резиновые сапоги, универсальная обувь для неимущих на все времена года! Резина - это не войлок и не кожа, она не изнашивается десятилетиями. Вот и уродуют холодные, скользкие сапоги и без того больные старческие ноги. Вот и тогда Вам не удалось подобраться к колодцу, и Вы скинули сапоги и победоносно зашагали босиком по ледяной дорожке.

            В самом большом пакете мы с Игорем нашли теплые и удобные сапоги. Сюда же плащ, пальто, пару теплых юбок. Это, конечно, не так самобытно, как Ваши заплатки, но гораздо теплее.

            Игорь то из одного, то из другого угла комнаты приносит то шарфик, то платочек:"А это можно Ликвидовне?"

Эти вещи еще помнят Невский проспект. Низкий поклон Вам, Лидия Викторовна. Продержитесь еще. А я расскажу о Ваших слезах  и словах благодарности.

 

            17 октября. Через общих знакомых нашли Веру. Она расплакалась. Выбирая вещи, тоже плак… Продолжение »